Накануне круглого стола на тему «От Туркестана к Центральной Азии: политическое будущее региона», организованного нашим партнером — Центром изучения кризисного общества, генеральный директор Центра, к.п.н. Максим Владимирович Вилисов дал комментарий для Информационно-аналитического агентства «Внешнеполитическая Экспертиза».
12 февраля центр Багдада, где находятся правительственные здания, а также представительства иностранных государств, в том числе США, подвергся ракетному обстрелу. Накануне, 11 февраля, в городе проходили массовые протесты и беспорядки, связанные с недовольством коррупцией среди властей и предвзятой выборной системой.
В этот же день, 12 февраля, в Ашхабаде проходили выборы президента страны. Люди в праздничной одежде стояли в очередях на избирательные участки, где их угощали восточными сладостями. По мнению иностранных наблюдателей, в целом настроение в городе царило праздничное, информации о нарушениях не поступало. Явка на выборы составила 97,27 %. По предварительным итогам, выборы выигрывает действующий глава государства Гурбангулы Бердымухамедов, которого поддержало более 90 % избирателей.
Действующий президент США в ходе своей предвыборной кампании согласился с утверждением, что если бы Хуссейн и Каддафи были бы живы, мир был бы лучше, а при инаугурации пообещал, что Америка больше не будет навязывать другим странам свой образ жизни.
Можно по-разному относиться к выборам в Туркменистане и к политике Трампа. Однако у нас всех есть серьезный повод задуматься о политических перспективах не только Туркменистана или стран Средней (или как сейчас принято говорить, Центральной Азии), но и о перспективах всех постсоветских государств.
Сейчас, спустя почти 25 лет после распада СССР, можно подвести некоторые итоги. С одной стороны, в политическом плане, с точки зрения строительства институтов и политических систем принято считать, что страны Балтии показали пример правильных реформ и перехода к демократии, в то время как в остальных постсоветских государствах сформировались «гибридные» политические режимы, продуцирующие не только нарушения прав человека и внутреннюю политическую нестабильность, но и угрозу своим соседям.
С другой стороны, те же самые страны Балтии, по меткому выражению Владислава Воротникова, просто совершили переход из Советского в Европейский Союз, получив в обмен на европейскую финансовую помощь значительную утрату суверенитета (которого так не хватало этим республикам в СССР) и высокие социальные издержки в виде существенных миграционных потерь и хронически низкого по европейским меркам уровня жизни населения в этих странах, что делает их дальнейшие перспективы существования в качестве самостоятельных национальных государств в современной евро-азиатской конфигурации все более туманными. В то же время в государствах Средней Азии наблюдались совершенно иные тенденции: формирование и развитие новых национальных экономических моделей, а также моделей многовекторной внешней политики, на фоне постоянного демографического роста. Удивительным образом получилось так, что чем больше республики бывшего СССР стремились к суверенитету и самостоятельности, тем меньше они их в итоге получили.
Вообще, с точки зрения современной политологии постсоветское пространство является весьма интересным объектом для изучения, незаслуженно обойденным вниманием как российской, так и зарубежной политической науки. Наиболее часто предпринимающиеся попытки изучения этой политики в русле концепций демократизации дают заведомо известные результаты: политические режимы практически во всех постсоветских странах оцениваются как недемократические, в основном – авторитарные, а в качестве рецепта для развития предлагается строительство демократических институтов. Результатом такого строительства во всем мире стало появление так называемых «гибридных» политических режимов, успешно сумевших адаптировать формальную логику политической демократии под реальную логику неформальной политической практики. Подобные явления в политической науке получили название неопатримониализма. Именно с этим явлением в виде так называемых режимов «султанистского» типа мы чаще всего имеем дело в Средней Азии, а далее, в различных вариациях – практически в любом постсоветском государстве.
Данные процессы возникали не сами собой, и не по чьему-то злому умыслу, а как естественная реакция социально-политической системы, столкнувшейся внезапно с необходимостью осуществления двух важных политических преобразований: строительства национального государства и демократической политической системы, в рамках которых «откат» к неопатриманиальным практикам, в виде различного рода неформальных, клиент-патронских отношений был компенсаторным механизмом, позволявшим обеспечивать единство пока еще хрупкой новой политической системы, раздираемой противоречиями кланов, бизнес-групп, теневой преступности. В этой системе неформальных отношений многие понятия, однозначно трактуемые, например, западной наукой и/или правовой практикой, теряют свою четкость: коррупция – это не просто коррупция, а сложная инфраструктура и логистика клиент-патронских отношений, обеспечивающая, в том числе, реализацию крупных проектов и, как ни странно, повышение эффективности управления. Бизнес, собственность, власть – все приобретает другое значение. Система сдержек и противовесов – это не ветви власти, а другие институты, зачастую неформальные, но от этого – не менее эффективные.
В этой сложной и опасной игре на обеспечение баланса различных межклановых противоречий многие среднеазиатские правители (в том числе предыдущий глава Туркменистана) значительно преуспели, сумев избежать революций, гражданских войн и распада государства, перенастроить экономику и обеспечить социальную стабильность, попутно пройдя трансформацию, которую Мурат Лаумулин в докладе «От Туркестана к Центральной Азии» назвал «из коммуниста в националиста». Эта малоизученная политическая практика до настоящего времени остается сферой «неявного знания», которая в ближайшее время может уйти в небытие вместе с ее носителем – уходящим поколением постсоветских политиков.
Кто и что придет им на смену? Это вопрос, который должен нас всех беспокоить. Политическая реальность достаточно быстро отрезвляет даже самых стойких приверженцев тотальной демократизации – к сожалению, примеров неудавшихся идеологических экспериментов сейчас уже слишком много: Ирак, Ливия – список может быть продолжен. Осознание этого, вкупе с пониманием (пусть и не всегда эмоционально поддерживаемым) того, что наша общность базируется на советском прошлом, пока еще является топливом интеграционных процессов на постсоветском пространстве. Однако движение в будущее не может быть основано только на прошлом, нужен аттрактор, «точка притяжения» для движения вперед, формулировка которой в условиях разочарования в демократическом транзите и угрозы исламизма становится как нельзя более актуальной. Похоже, что это задача в первую очередь для России, которая, заявив о возвращении в качестве геополитического игрока, не должна забывать о своем самом ближнем и самом важном пространстве. Пора уже этому пространству найти новое название, основанное не на прошлом («постсоветском»), а на единстве будущего.
Статья подготовлена при поддержке портала Новое знание.